Последний мужчина на Земле - Наталия Хойт

Последний мужчина на Земле

Наталия Хойт

© Наталия Хойт, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Последний

Глава 1. Начало

Он проснулся последним мужчиной на земле.

Конечно, он этого еще не знал. Для него это было самое обычное утро.

Он встал с постели. Не убрал ее за собой, как всегда, следуя логичному принципу «зачем это надо, если потом опять туда ложиться». Он зевнул во весь рот. Его зев был таким громким, что испугался бы даже пещерный лев, но ему нравилось так зевать. Хотел потянуться, но передумал, потому что было лень и очень хотелось спать. Вместо этого он почесал где-то под ребрами и медленно пошлепал на кухню. Босым ногам было неприятно на холодном полу, и он поморщился. Пошел на пятках. По спине побежали мурашки. Открыв холодильник и не обнаружив хоть чего-нибудь, чем можно было поживиться, он нахмурился. Вздохнул. Посмотрев еще раз вглубь холодильника, словно надеясь, что от его голодного взгляда там что-нибудь появится, он с ругательством и треском захлопнул дверцу. Он мог бы смотреть туда еще, но было холодно. И он весь покрылся гусиной кожей.

Голодный и злой, он принялся искать сигареты. В пепельнице были только бычки, недостойные его внимания. Черт, она что, и сигареты все забрала? У нее, видите ли, душевная травма… А купить по дороге домой ей, конечно, была не судьба. Ей обязательно надо было захватить его пачку. Мечась по всем комнатам, он нервно и зло щелкал колесиком зеленой прозрачной зажигалки, машинально прихваченной со стола. Он перевернул дом буквально вверх дном! Обшарил все карманы. Выдвинул все ящики, где могла бы валяться заначка. Даже выбежал босиком на балкон, в такой холод, чтобы посмотреть, не завалялась ли сигаретка в одной из куч пустых пачек. На балконе было уж совсем невмоготу, не май на дворе, и он пулей кинулся обратно в комнату. В зале царил полный раздрай: чистые и грязные носки вперемешку, опрокинутая пепельница, бутылки из-под пива и джин-тоника (эта ее гадость, которую он на дух не переносил), разбросанные и частично порванные фотографии… Ага, тоже ее работа, попахивающая мыльными операми, хотя она вроде бы никогда их не смотрела… Он мельком взглянул на обрывки их прошлой жизни и усмехнулся – бабы, они и в Африке бабы… Но тут же его мысли вернулись к сигаретам. Организм орал, требуя никотина. В эту минуту он уже был готов пожалеть, что они вчера расстались – только из-за того, чтобы сейчас сигареты были у него. Он действительно разозлился, ибо их отсутствие было куда хуже, чем пустой холодильник. Поэтому он пнул старое кресло и с наслаждением услышал его обиженный вскрип.

Он обреченно сел на пол, обхватив голову руками. Еще хорошо, что он никогда не страдает от похмелья. И тут же, словно в насмешку, закружилась голова. Он повалился на пол без всяких мыслей и приготовился умереть. Потолок танцевал перед глазами, и почему-то отчаянно чесались яйца. Чтобы хоть чем-то отвлечься, он бессмысленно шарил руками по полу, и одна из них вдруг наткнулась на что-то мягкое и пушистое. Ему стало интересно, и, не поворачивая головы, он поднес странную штуку к глазам. Это оказался один из ее подарков на этот долбаный день святого Валентина – какая-то пушистая белая собачонка, сделанная, конечно, в Китае, с красным пластмассовым сердечком на груди и маленьким кармашком – совершенно непонятно, для каких целей предназначенным. Но не засунуть туда руку он просто не мог – ведь почти каждому человеку свойственно нездоровое любопытство. И о чудо! Как в волшебной сказке – там оказалась сигарета! Он моментально вытащил ее… сначала без всяких эмоций, а потом, как-то глупо улыбаясь, повертел ее в руках, понюхал, словно не веря, что она настоящая… а потом стало все равно. Он глубоко затянулся, подержал дым в легких, чтобы продлить удовольствие, смакуя долгожданное головокружение, и подумал, что жизнь все-таки гораздо прекраснее, чем о ней думают. Потом его мысли плавно вернулись ко вчерашней ссоре. Эх, эта точно была последняя – постоянных женщин с него хватит! Хотя эта была, прямо сказать, ну очень даже, а какие у нее были… эй, ладно, стоп, стоп. Чего это он.

Ну конечно, все началось с какой-то бредовой ерунды. Новый год – да, точно. Они отмечали Новый год. Смешно и вспомнить… Его растолкали только в 2 часа ночи. Стол был уже изрядно подъеден. В тарелках ёжились бесформенные остатки бенгальских огней. Да, уснул он, уснул! Заранее напился с Шамарычем и напрочь отрубился на диване в аккурат в 23 с чем-то… Добудиться его так и не смогли. Но ведь это же было не специально! Кто из тех, кто в детстве искренне верил в деда Мороза, будет специально засыпать пьяным сном под бой курантов? … как встретишь – так и проведешь и все такое… но объяснить это ей у него не было ни единого шанса – его жалкие попытки оправдаться утонули в ее отборной тарабарщине вроде «мы не можем как люди отметить ни один праздник» и «какого я вообще с тобой когда-то познакомилась». Дальше разозлился уже он – обвинения все-таки были несправедливые – наорал тоже… А кончилось все собиранием ее вещей у него дома, где они жили вместе последние полтора года. (Сдиранием со стены портретов Перис Хилтон, на которые он, между прочим, иногда… а, ладно! Да, ему нравилась Перис Хилтон. Ну и что, что она уже не та! Попадись только ему такая конфетка в руки…) Эх, каких только слов они не наговорили вчера друг другу! Самое последнее, что она сказала, перед тем как хлопнуть его несчастной хлипкой дверью (сколько раз ей уже хлопали за всю ее долгую историю!), было:

– Да даже если бы ты был последним мужчиной на земле, я никогда ни за что на свете бы к тебе не подошла! Я бы тебя обходила минимум за пятнадцать километров, дерьмо несчастное.

А он ей гаркнул вот что:

– Да если б я был последним мужчиной на земле, я бы сам очереди из вас строил – и ты была бы там последней. Проваливай давай.

Вот. Именно так он ей и сказал, и до сих пор не пожалел об этом. Все-таки женщины – самая дурацкая загадка природы, а разгадывать ее пытаются только совсем уж полоумные. Даже и начинать не стоит…

Почему-то стало легко и хорошо. Он встал с пола, подошел к окну, зевнул и потянулся. После праздника все вокруг тихо, красиво и спокойно. Сугробы, Снегурочки и зайцы на стеклах и черные при свете дня гирлянды из огоньков. Первые дни новогодних каникул, так что на улице почти пустыня. Ну, не совсем, конечно: вон баб Маня из соседнего подъезда шкандыбает куда-то, сгорбившись, с авоськой – наверно, на рынок (хотя он не был уверен, работают ли рынки в первые дни после Главного торжества). А вон Лариска, продавщица из продуктового («рыжая бестия», ха-ха), вышла покурить и повздыхать о прекрасном принце, за которого она принимала почему-то всегда не тех мужиков… Пробежала хохочущая кучка девчонок с санками – на площадь, конечно, там установили горки. Эхе! А это кто? Что-то я вас тут раньше не видел, мадам! Ох, какая… Высоченные черные сапожки на каблуках, и не боится ведь переломать эти красивые ноги на гололеде. Длинные черные волосы. А как ведет бедром при каждом шаге, – так, что сам закачаешься… Жаль, отсюда не видно лица… К кому ж ты такая вся, милая? Хотя что это я, опять двадцать пять.

Он закрыл глаза и прижался лбом к обжигающему, холодному стеклу. Представил зачем-то, как все сейчас сидят дома – вернее будет сказать, лежат… кто вповалку, кто так… лопают – кто конфеты, кто водку. Да, в этот праздник до «безудержу» дорываются все. Кто-то перенакрывает стол. И все вперемежку – майонез и торт, рассол, мандарины и варенье. И в каждой елочной игрушке отражается чей-нибудь огромный носяра… Почему-то смешно… Бормочет телевизор. А у кого-то, эх, и подарок… вот бы мне эту, в окне, найти наутро у себя под елкой, прямо в этих ее черных сапогах… Ладно, ладно, проехали – но все-таки он еще раз глянул вниз, туда, где она проходила. Конечно, там уже никого не было.

Он отошел от стекла и щелкнул пультом музыкального центра. К температуре в квартире он уже привык, так что можно было и не одеваться. Дни в последнее время он всегда начинал с радио. Он покрутил колесико туда-сюда, сначала быстро, а потом помедленнее, но кроме помех (а кое-где и ледяного, обидного почему-то молчания) ничего не услышал. Это было непривычно, но задумываться было лень. Мысли вообще текли как-то туго. Все происходило как в замедленной съемке. И, как в замедленной съемке, включил он свой старенький телевизор (все хотел его поменять, но что-то его останавливало, словно он не хотел расставаться со старинным – в буквальном смысле – другом) – да так и замер с отвисшей челюстью. Закрыть рот и сглотнуть слюну ему удалось еще не скоро.

Если это и был розыгрыш, то невероятно реалистичный. Шел экстренный выпуск новостей. За столом сидела давно знакомая дикторша. Обычно это был просто образец строгой холодности и спокойствия, но теперь экран буквально звенел от испуга, который слышался в ее голосе. Но даже не ее слова поразили его в первую очередь (сначала их смысл просто не дошел до него), а ее вид, который настолько не соответствовал тому, что привык видеть глаз, что это не укладывалось в голове. Видимо, она пыталась уложить волосы в тугой пучок на затылке, как всегда, но получилось плохо, повсюду торчали выбившиеся пряди. Красное от волнения лицо, съехавший куда-то на сторону микрофон, впопыхах надетый болотно-зеленый пиджак, мелко дрожащие руки – все свидетельствовало о ее нервозном состоянии, близком к истерике. Да и немудрено – такие сенсационные новости она не передавала ни разу в жизни.